С 20-х годов не унимаются страсти ученых, учителей, литераторов и политиков вокруг Антона Макаренко (1888 — 1939). Выдающийся преподаватель, он полста лет вспять удачно решал в детских коллективах, сделанных им из беспризорников, острые нынешние препядствия: экономика и нравственность, детки и средства, воспитательная роль труда. Но случилось так, что «гордости российскей педагогики» при жизни пришлось вытерпеть недопонимание.

1-ые годы его жизни прошли в небольшом украинском городе Белополье., Тут он родился в семье маляра жд мастерских. Позже в Кременчуге, куда перевели отца, закончил жд училище и в 17 лет стал учителем в жд школе. Вообщем «тема» стальной дороги всю жизнь аккомпанирует Макаренко. Он и погиб на стальной дороге, на подмосковной станции Голицыно. Торопился в город из Дома творчества, вез на студию сценарий. Посодействовал некий тетке поднять томные узлы на подножку вагона. Посодействовал — а натруженное, измочаленное, издавна нездоровое сердечко разорвалось. Был 1939 год, весна, 1 апреля. Ему шел 52-й… 1888 — 1939, Какая жизнь меж этими 2-мя датами? В его официальной биографии, вобщем, как и у многих наших больших политических и публичных деятелей 20—40-х годов, много белоснежных пятен, «секретов» и «табу». Биография величавого преподавателя «улучшалась», чтоб, не дай боже, он не был скомпрометирован в очах тех, для кого был должен служить примером. С ретушированных детских фото глядит на нас крепыш-отличник. А в мемуарах родного брата Макаренко Виталия читаем, что был Антон мальчуганом болезненным, вечно простуженным, мучился от собственной хилости, некрасивости, ранешней близорукости. Но был самолюбив и всегда стремился во всем быть первым. Мы привыкли к такому лику Макаренко: очки, рубаха-косоворотка, фуражка. Но в юности он всегда был модником, носил накрахмаленные сорочки с галстуком, сюртуки, пенсне.

С 5 лет отец выучил его писать, читать. Он умел петь, отрисовывать, играть на скрипке, любопытно говорил, представлял. И всю жизнь позже и отрисовывал и страстно обожал театр. Из «улучшенной» биографии «выпал» и сам Виталий Семенович, младший возлюбленный брат, ученик и сотрудник. Два года, с 1917-го до 1919-го, они вкупе работали в школе. Позже их дороги разошлись. Запись в анкете Макаренко от 1935 года: «Мой брат с августа 1919-го был в армии Деникина, подпоручик. На данный момент в эмиграции. Местожительство мне непонятно, связей не имею». В 70-е годы брата разыскали в доме для престарелых в Париже сотрудники лаборатории Макаренко при Марбургском институте. Они посодействовали ему написать книжку «О моем брате», которая стала источником ценных биографических сведений. Всех интересует преподаватель Макаренко, но если учить его биографию не тенденциозно, просто узреть, что он сначала писатель. Тут корень его незаурядности, наблюдательности, внимания к человеку. Живет, меж иным, в нашем сознании и таковой стереотип Макаренко — интеллигент, растерявшийся перед «бандой» собственных воспитанников-колонистов, не понимающий, с чего начать. В этом «виноват» и сам Макаренко. Книжки, написанные им, воспринимались как автобиографические («Педагогическая поэма», «Флаги на башнях», «Марш 30 года»). А его нередко редактировали «под эпоху», произвольно сокращали целые странички и даже главы. И этот эпизод с растерявшимся интеллигентом, в истерике хватающимся за кочергу, дающим колонисту оплеуху, быстрее, момент литературный, чем реальный. В 1920 году, когда Макаренко стал заведующим колонией несовершеннолетних правонарушителей, той, о которой он сказал в собственной «Педагогической поэме», ему исполнилось 32 года, и он имел уже 16-летний учительский стаж. Совершенно еще юным, работая в жд школе, он состоял в «надзирателях» в интернате для малышей рабочих, стрелочников, будочников, получая за это 10-ку прибавки к жалованью. Он побывал уже и директором школы. Окончил педагогический институт с золотой медалью за дипломную работу, которая, меж иным, называлась «Кризис современной педагогики». Так что «свою» педагогику в колонии начинал человек опытнейший, исходивший в собственной практике и из жизни, и из хорошей суммы познаний.

Из анкеты Макаренко: «Астрономию знаю отлично… познания имею в общей биологии. Общие положения и новая философия, химия мне отлично известны, географию знаю отлично, и в особенности промышленную жизнь мира и сравнительную географию. Свободно чувствую себя в области экономической полити
ки… История — мой возлюбленный предмет, читал все, что имеется на российском языке, по психологии. Люблю роскошную литературу. Из новей шей знаю и понимаю Горьковатого…» Максим Горьковатый был его кумиром. Самоучка и «босяк» Горьковатый внушал надежду. Его вера в чело века восторгала. Антон и сам пробовал в молодости придумывать. В 1914 году написал рассказ и послал Горькому. И получил маленький ответ: тема увлекательная, написано слабо. Это отбило охоту писать, но подтолкнуло к учебе. Рассказ Макаренко утерян. Но понятно, о чем шла в нем речь. О юный попадье, в которую влюблен молодой учитель, о ее измене супругу и мучениях совести.

Самое увлекательное, что сюжет его взят из жизни. Безобразный, неловкий, «четырехглазый», большеносый Антон рано и много влюблялся, при этом в самых симпатичных девченок, страдал, писал стихи, ежедневник, старался взять разумом, вдохновением, начитанностью. Дамы за милю чуют разум и страсть и всегда предпочтут их пустой красе либо глуповатой силе. И биографы напрасно умалчивают, как молодой учитель одолел местного попка, который, молвят, был очень прекрасен. «Перевоспитанная» попадья Елизавета Федоровна уехала на учительские курсы в Полтаву, И позже всю жизнь была верным соратником Maкаренко. И, меж иным, это ей в 1920 году предложили возглавить колонию, а она именовала заместо себя Макаренко. Педагогика первых лет Русской власти без конца экспериментировала. Учили без уроков, без предметного построения, учили бригадами, не учили вообщем. Многие выступали за свободное воспитание: каким человек уродился, таким и будет. Было школьное самoуправлениe, все было, и была суровая неувязка: безпризорщина. Восемь миллионов малышей оказались на улице, утратив дом и родителей. Их было надо не просто накормить и одеть, но возвратить из воришек, воров, бандитов в общество, в работники, «перевоспитать».

Как начиналась колония Макаренко? Отыскали старенькый монастырь, наложили заплатки на крышу, чтоб не протекала, и привезли ребят, беспризорников от 14 до 18 лет, собранных в течение нескольких дней на вокзалах и улицах. И произнесли им: — Вы тут хозяева. Нет кроватей — сделайте себе кровати, нет столов — сделайте столы, стулья, побелите стенки, воткните стекла, почините двери… С первых дней работы он установил, что никаких особенных способов по отношению к беспризорным употреблять не надо. Жизнь принудила всех работать, и работать вместе, и огромных и малеханьких. Объекты — очистка ли картошки, колка дров либо чтение книжки — вызвали к жизни рабочую группу, отряд, то из 2-ух человек, то из 30, глядя по задачке. Если один «сачковал», сходу приходилось сложнее другим, и они этого 1-го здесь же и «воспитывали». Вот и все. Как в семье. Вообщем как у людей. Оставалось только уместно управлять этим процессом, ставить цели, увеличивать требования. «Максимум требования, максимум уважения» — его принцип. И еще — бескрайнее доверие. …Озлобленного, затравленного парнишку вынул Макаренко из кутузки, из камеры смертников. «Погромы, грабежи, застарелый мародер», — говорилось в уголовном деле Семечки Калабалина. А Макаренко с первой минутки общения с молодым бандитом на «вы». И за воротами кутузки вдруг: «Подождите меня тут, я шапку забыл». Юноша опешил: шапка-то на голове! И остался ожидать этого удивительно обходительного человека в очках. А еще через полчаса он поразмыслил, что Макаренко ненормальный! Ему, вору и погромщику: «Вот для тебя 100 тыщ, получи зерно для всей колонии». А позже даже не перечел ни продукт, ни оставшиеся средства. У одной из бывших воспитанниц Макаренко, ставшей преподавателем, как-то спросили: «Как вы растолкуйте парадокс Макаренко-воспитателя?» «Феномена не было, — ответила она. — Воспитывал он, как и жил — сердцем».

Достаточно скоро колония стала размеренным учебно-воспитательным трудовым учреждением. Макаренко не только лишь возил ребят на все спектакли харьковских театров. У их был собственный театр. И уже тогда, в конце 20-х, они с фуррором экспериментировали, вовлекая в действие и зрительный зал. Труд и учеба, быт и творчество — в полной гармонии. Но чем больше он делал, чем больше обожали его малыши, чем очевиднее был его «конечный продукт»: смелые, дисциплинированные, работящие, радостные ребята и неиздерганные преподаватели, тем злее становились атаки тех, кто случаем, не по возможностям занимал руководящие посты в народном образовании. Вот строчки из писем Макаренко, собственного рода репортаж о том, как старенькое уничтожало новое.

2 февраля 1927 г. «На нашу колонию на да
нный момент ведется целая война co всех сторон. Лупят, естественно, по системе. Все наши недочеты, недоделки, случайные ошибки считают элементами системы…»

4 апреля 1928 г. Обследование за обследованием, объявляют мне выговоры, по округу воспретили систему колонии… В качестве обследователей приезжают мальчишки, с которыми даже гласить тяжело. В то же время не могут не признать, что колония вправду перевоспитывает».

18 апреля 1928 г. «Я веду колонию 8 лет. Уже выпустил несколько сот рабочих и студентов. Среди общего моря расхлябанности и дармоедства одна наша колония стоит, как крепость… А меня едят даже не за ошибки, а за самое драгоценное, что у меня есть, — за мою систему. Ее вина исключительно в том, что она моя…» (В 1928 году в колонию приедет A.M.Горьковатый. Он проживет тут два денька, будет умиляться ребячьей жизнью и напишет о превосходном преподавателе самые примечательные слова. Он не знал, что Макаренко уже отстранен от заведования колонией)

1 января 1933 г. «Колония живет плохо, после меня переменилось уже четыре заведующих, глупости там наделаны неисправимые, коллектива нет, проходной двор…»
Его систему ученые мужи тогдашнего просвещения признали несоветской. Настоящая практика и по правде расползалась с тем, что строил Макаренко. «Коллектив учителей и коллектив деток — это не два коллектива, а один, и коллектив педагогический. Если почувствуете, что вам не «хватает познаний, не смущяйтесь сесть за парту рядом с воспитанниками». Но за стенками колонии было другое. «Каждый человек должен заходить в жизнь, умея сопротивляться вредному воздействию. Не беречь, а учить сопротивлятъся». А в жизни малышей оберегали от всего. Он призывал в каждом правонарушителе созидать человека (как принято в мире людей), а жизнь в те годы строилась на подозрении, что каждый человек криминально ненадежен.

Известна история ФЭДа, фотоаппарата, практически не уступавшего забугорной лейке. Его выпускали на собственном заводе 14-ти — семнадцатилетние мальчишки и девченки еще 1-го коллектива, сделанного Макаренко, — коммуны имени Дзержинского. ФЭД — 300 деталей с точностью до 0,001 мм. А он не побоялся предложить это ребятам. Коммуна жила очень богато, так как была на хозрасчете. Не плохая организация труда не только лишь полностью покрывала содержание завода, общежитий, школы, да и давала государству 5 млн. незапятанной прибыли в год. «Я мог растрачивать в год двести тыщ на летние походы, 40 — на билеты в харьковские театры. Мог приобрести автобус, легковую и грузовую машины». Какая школа имела в те годы такие способности? Но хозрасчет в стране всюду сворачивали. Коммуна достаточно стремительно была преобразована в придаток завода «ФЭД», коммунары — просто в рабочих. Коммуну стали возглавлять начальники с петлицами. А разумный, реальный, подходящий и детям и взрослым преподаватель Макаренко оказался «утопическим, неприменимым». Его отзывают в Киев и назначают ассистентом начальника трудовых колоний Украины. Он прогуливается на работу в комиссариат внутренних дел, пишет методики, борется с ужесточением карательной практики. Но именно эта практика уже перемалывает людей и в том доме, где он работает. На данный момент понятно, что были арестованы, расстреляны либо сами стрелялись в ночных кабинетах те, с кем работал Макаренко.

Он оставил педагогическую работу, занявшись литературой, практически бежал из Киева в Москву. Трагическое сплетение: Москва, мир литературы, признание, награждение орденом, возможность работать и вкупе с тем — его клеймят за недооценку педагогической теории, научных способов воспитания, за культ интуиции в воспитании; всюду отрешаются от его системы, ужесточают режим в детских исправительных учреждениях, в школах вводятся практически гимназические порядки.

Он очень обогнал свое время.