Чацкий, Александр Андреевич, был довольно глубочайшим человеком для собственного времени. Не чуждый романтики, он обладал хватким аналитическим разумом и редчайшей способностью замечать даже самые малозначительные процессы, происходящие в обществе. Основная черта Чацкого заключается в его непримиримости. Там, где другой человек промолчит, Александр Андреевич, напротив, старается развить тему, высказывается нелицеприятно, а время от времени категорически и безапелляционно. Светское общество, к которому по велению судьбы принадлежал Чацкий, не вытерпело критичных эскапад в собственный адресок, а наш герой не упускал момента, разносил каждого, кто пребывал в косности бытия и не вожделел мыслить прогрессивно.

А постольку фактически все общество первой половины 19 века состояло из инертных, бездеятельных людей, то у Чацкого не было и минутки отдыха, ему приходилось в угоду собственному нраву и очень инициативной натуре, повсевременно вступать в какие-то конфликты, свою точку зрения отстаивать, вобщем, не всегда удачно. Его, обычно, не желали слушать. Нужно дать подабающее Чацкому, он всегда был сдержан и корректен в собственных высказываниях, никого не обижал резким словом, его вежливость производила подходящее воспоминание на окружающих, какими бы ядовитыми сентенциями он их не потчевал. Черта Чацкого выигрывает от его обходительности.

Но, все же, штатская позиция Чацкого так не вписывалась в рамки публичной морали, что в один прекрасный момент его, ничтоже сумняшеся, просто объявили безумным. Начало положила Софья, предмет его обожания, объект любви и почитания. Ей довольно было мимоходом, проходя посреди гостей, кинуть невзначай: «…кажется Александр Андреевич с мозга сошел…» и Чацкого здесь же приговорили всем обществом, записали в постояльцы «желтоватого дома»:

— произнесла я что-то, он начал хохотать

— меня именовал модисткою

— супругу моему порекомендовал в деревне жить

— сумасшедший, сумасшедший

— в мама пошел, Анна Алексеевна восемь раз с мозга сходила

— шампанское стаканами тянул, вот и…

— от дам бегает, даже от меня

Чацкому недоставало юмора все принять просто, черта Чацкого не содержит гибкости и толерантности, он чискренне переживал, мучился, но уединиться не пробовал, оставался на людях, как будто в нем горела вера в то, что очнутся, придут в себя люди и все будет по-другому. Надежды его были напрасны, все зря, «о, времена, о характеры…». И Чацкий, черта которого повсевременно видоизменяется, становится задумчивым, все последующие споры с Фамусовым либо с кем-то другим из числа гостей уходят вроде бы вперед, а он вдогонку что-то гласит, неуверенно и не каждый раз к месту.

Тут короткая черта Чацкого дополняется новыми аспектами, бессчетными и достаточно существенными, а полная черта Чацкого тоже ожидает собственного продолжения. Стоя за колонной, Александр Андреевич стал очевидцем ухаживаний Молчалина за горничной Лизой. Выслушал его признания в любви к девице. Слова лились складно, хоть Молчалин еще не остыл от общения с Софьей, которой полчаса вспять также признавался в любви.

Софья тоже случаем услышала разговор Лизы и Молчалина, ее душа затрепетала и Молчалин стал дорог ей вдвойне. А Чацкий, заодно, стал вдвойне ненавистен с его чертовой назойливой любовью. После всех этих событий Чацкий попросил карету. И поехал находить по свету, где оскорбленному есть чувству уголок. Отыщет ли?